Эркин Вахидович Казимов

В нашей семье между детьми и родителями никогда не было пани­братских отношений, никакой фамильярности. Всегда была дистанция. Отец, обращаясь к нам, всегда был деликатен, без крика, ругани, умел одной фразой или взглядом показать наши недочёты. Воспитательный процесс был доведён до такого совершенства, что когда папа говорил мне: «А, ўғлим сочиз ўсиб кетдими, ё менга шунақа бўлиб кўриняптими, ёки мода шунақами?». (Сынок у Вас слишком длинные волосы или мне так кажется? Или сегодняшняя мода такая?) Это означало, что нужно идти в парикмахерскую. Папины назидания были ненавязчивыми. Мы брали с него пример, видели его благородные пос­тупки и слышали краткие высказывания, суть которых заключалась в искренности и чело­веколюбии.
С детства отец приобщал нас к искус­ству. Он приносил из кокандской городской библиотеки большие книги с репродукциями художников западноевропейского искусства, под­робно останавливаясь на каждой картине, рассказывал нам биографии художников, по-своему освещал сюжеты их картин, превращая их в короткие рассказы. Когда иллюстрация доходила до работ Рембрандта, Рубенса, с красотою обнаженных женских тел, папа прокашлившись и как бы не замечая наших заинтересованных взглядов, быстро перелистывал эти страницы. Он часто ставил нам плас­тинки с органными произведениями Иогана Себастьяна Баха, записанными в Домском Соборе Риги. Как сейчас помню, слушали Токату ре минор Баха и бабушка жаловалась: «Шу Воҳиджон, качон қараса бутхонани мусиқасини кўйади» (Как ни приду Вахиджан слушает церковную музыку). У маминого папы, нашего деда, дома было пианино, и отец перевёз его в Коканд. Я учился в 1-м классе и отец, не умея играть на этом инструменте, пытался одним пальцем учить нас играть какие-то мелодии, хотя сам играл на национальном музыкальном инструменте – нае. Представьте себе он мог исполнить на память очень сложное узбекское произведение «Чўли ироқ». Это потом мы осознали, какая кладезь музкальных творений узбеков вмещалась в его разуме и душе. Он прекрасно знал узбекские макомы, очень любил широко извесные в ферганской долине « Катта ашулла», весёлые «Лапары», «Ялла». Прекрасно разбирался в стихотворных формах этих произведений. Очень любил песни, написанные на слова Амирий, Мукимий, Фурката, Нодира Бегим, Хазиний. Отец был тонкий ценитель национальных лирических мотивов, которые были воспитаны в нём с детства. Отец, занимая высокие должности, тем не менее не давал нам расслабляться. А когда мы переехали в столицу, у нас был двор, и каждую весну мне приходилось перекапывать весь участок. Мы с папой сажали помидоры, болгарский перец, лук, стручковый перец и с удовольствием пользовались плодами нашего труда. Когда папа брал в руки кетмень и по вскопанной мною земле делал посадочные грядки, по его движениям было видно, что отцу эта работа знакома не понаслышке.

Нам передалось родительское стрем­ление к скромности в жизни. Не помню, чтобы отец особо говорил нам об этом. Видимо это происходит само собой, когда ты в жизни стараешься подражать своим родителям. Детям не обязательно говорить, как себя вести, это бесполезно. Они всегда в поведении будут повторять своих родителей. Отец был для нас естественно непререкаемым авторитетом. И в этой связи мне часто приходилось советоваться с ним по разным поводам. Однажды, когда я в очередной раз пришёл к отцу с вопросом, он сказал, что я многому научил вас, и дальше вы должны научиться сами принимать решения. Папа разложил мой вопрос на элементы и, анализируя каждый, определил оптимальное решение задач. «Так и действуй», – сказал он мне и удивительно где-то с класса 9 я не помню, чтобы я обращался к отцу за советом, действуя его жизненным и аналитическим принципом выбора решения. Наступало время поступления в институт, и нужно было определяться с профессией. Меня интересовали общественные, гуманитарные науки. Папа говорил, что нужно стать обладателем определённого ремесла, которое будет кормить меня и мою семью в будущем. Предложил мне профессию инженера-строителя. Теперь я понимаю, как папа был прав. В жизни ты можешь заниматься тем, что тебе нравится, но имея конкретную специальность, профессию инженера-строителя, как бы не сложилась судьба, всегда сможешь пойти на любую стройку и работать мастером или прорабом.
Когда я поступил в институт, в течение практически всей учёбы никто не знал, где работает мой отец. Я всегда незаметно уходил от этого вопроса. И если некоторые дотошные справлялись об этом, я говорил, что это однофамилец. Никто ни разу не приходил и не просил помочь мне сдать курсовые работы, зачёты и тем более экзамены. Хотя учёба была достаточно сложной.

Дети некоторых больших началь­ников имели привычку подъезжать на персональных машинах своих родителей прямо на площадь перед фонтаном, к центральной проходной, во время перемены, когда студенты выходили на площадь. У нас дома это категорически воспрещалось. И я, как и все мои однокурсники, цеплялся за поручни переполненного автобуса и с пересадками добирался домой. Конечно, у нас в институте была золотая молодёжь – стиляги того времени, в заграничных джинсах, с компактными музыкальными магнитофонами. Они кучковались всегда на ступенях главного входа в институт, но я сторонился их. Мы с детства были приучены не выпячивать себя. Да я и не мог позволить себе одевать джинсы, которые в то время стоили как двухмесячная зарплата инженера. У меня даже мысли не было просить родителей купить мне это, зная, что родители живут на зарплату, к тому же был приучен не поддаваться стадному чувству, принятому у избалованной молодежи. Мне было интересней зайти в полупустой салон автобуса или трамвая не в час пик, и, стоя где-нибудь в сторонке, наблюдать за людьми, наблюдать за жизнью. Вот зашёл пожилой человек с сеточкой в руках, загорелый до черноты, с испещрённым морщинами лицом. Вот сидит женщина средних лет с беспо­койным задумчивым взглядом. Старик на переднем пассажирском сидении, опираясь своими мозолистыми руками о палочку, приспособленную под посох, наблюдает за жизнью из окна трамвая. Эти запоминаю­щиеся в юношеские годы картинки сто­роннего наблюдателя происходящих собы­тий, находящегося в самой гуще простых людей, давали много пищи для размышления в понимании смысла жизни.

После окончания института я по направлению поступил на работу в трест «Cредазтрансстрой» в строительно-мон­таж­ный поезд № 733 Министерства транс­портного строительства СССР на должность строительного мастера. Прошло время, я стал чувствовать себя на работе более уверенно. Занимался общественной работой. В управлении в то время мастера все были великовозрастные, и поэтому мне приходилось участвовать на многих комсомольских активах, проходящих в районах г. Ташкента. В те времена доклады писались заранее и согласовывались с аппаратом райкома комсомола, и на кон­ференции просто зачитывались. Однажды во время моего выступления я отложил текст доклада, просто своими словами начал обсуждать дела молодёжи района. В актовом зале райкома партии наступила тишина, а в президиуме собрания послышался шорох. Потом как мне рассказали, первый секретарь райкома партии Асепков Юрий Асралович, тихо обсуждал мою кандидатуру на должность второго секретаря райкома комсомола. Тут же получив мою анкету, поставил вопрос рядом с моей фамилией. Наш первый секретарь райкома комсомола чуть кивнула головой, тем самым подтверждая догадки коллеги. «Да-а…», – сказал Асепков: «Этот вопрос нужно согласовать с Вахидом Ахуновичем». Через какое-то время папа рассказал мне, что у него был партийный лидер нашего района, однако папа ответил ему отказом, объяснив это решение тем, что я только начал трудовую деятельность и мне еще предстоит профессиональный рост. «Тебя выдвигают из-за меня», – сказал мне папа. «Я мог бы дать согласие, и у тебя появилась бы белая служебная машина, ты восседал бы как большой начальник, у тебя была бы приёмная, секретарь. Но имей в виду – это все временно. Как только я уйду с работы, тебя тут же попросят освободить место. Ты должен состоятся как личность, не обращая внимание на моё положение. Это моя жизнь, тебе нужно строить свою. Тебе еще предстоят испытания, когда я уйду с работы, это естественный процесс. И тогда ты почувствуешь небольшое землетрясение в своей жизни. Тогда, если ты устоишь, значит я могу быть спокоен за твоё будущее. А сейчас одевай сапоги, телогрейку и иди месить землю на стройке, иди в рабочий класс, там для тебя школа жизни, там для тебя правда жизни, а не в кабинетах больших начальников. «Ещё раз мне пришлось выступать уже в качестве главного инженера строительного монтажного поезда, на партийной конференции в Сергелийском районе. Тогда также мне была предложена должность инструктора Ташкентского гор­кома партии. И опять папа был против, не давая согласия. Я объяснял папе, что только после моих выступлений заинтересовыва­лись моей персоной. Но он был непреклонен.
Когда у меня родились двое детей, а дети были погодки, мы с женой и детьми съехали из-под опеки родителей. В те времена с продуктами питания уже начинались проблемы. Конечно, на базаре можно было все купить: и мясо, и сыр, и колбасы, но на это нашей зарплаты не хватало. Я даже где-то был несколько обижен по молодости лет на отца. Рядом с нами было несколько больших гастрономов и почему бы папе не дать указание директору одного из них, чтобы гастроном обеспечивал мою семью продуктами по государственным ценам. У нас в семье был категорический запрет на приближение к базам, торговым точкам, ссылаясь на положение папы. Это теперь я понимаю, что папа таким образом воспитывал в нас, детях, самостоятельность. Постепенно я сам через наши железнодорожные отделы рабочего снабжения, по своей уже служебной деятельности стал получать необходимое для семьи. Уже воспитывая своих мальчиков, я старался по папиному образцу давать им возможность самим решать возникающие проблемы, начиная с самых незначительных. Нужно переговорить с директором школы – сам иди и излагай свою позицию, нужна справка с махали – иди и сам добивайся, нет билетов на самолёт – ищи свои возможности, долго ждать выездную визу – пытайся сам ускорить, хочешь перевод на учёбу за границу – думай как, и т. д. Когда дети что-то не могли решить, друзья говорили им: «А почему папу не попросите?», «О-о-о, сейчас будет целая лекция о самостоятельности», – отвечали им мои дети. Когда мой старший сын, проявив инициативу, самостоятельно изыскав воз­можности выучил и сдал экзамен на знание немецкого языка и поступил в магистратуру университета в г. Анцбах (Германия), я до сих пор до конца не знаю каким образом, через какие организации, как он умудрился поехать на учёбу. Когда младший мой сын Аскар по направлению института поехал работать в Мубарек, моё главное наставление было о том, что его дядю знает вся страна. И его задача работать честно, чтобы ни один человек не знал, что он его племянник. В противном случае к тебе будет необъективное отношение с предубеждением, конечно, этот факт скрыть невозможно, рано или поздно люди все равно узнают. Но за это время ты сможешь проявить себя самостоятельно и заслужить доверие людей, их уважение. Они будут оценивать тебя, а не твои родственные связи. И даже если они позже узнают, это только лишь поднимет тебя в глазах людей, как человека скромного, не кичащегося своими родственниками.
Возвращаясь к своему отцу, я хотел сказать, что, когда он ушёл на пенсию, я и моя семья не почувствовали потерю каких-то привилегий для себя. Каждый год папа своим внукам присылал живую ёлку на новый год, это, пожалуй, была единственная привилегия, потерянная нами. А меня напротив поднимали в должности на более ответственные позиции в тресте.
Отец был очень щепетильным в отношении каких-то подношений, подарков. У него за всю жизнь было столько приёмов, встреч, переговоров, и каждый раз гости, посетившие город Ташкент, обязательно приходили с подарками. Помню папа в боль­шом холле перед приёмной своего кабинета устроил огромные стеллажи с полками, где были выставлены все до единого подарки делегаций из разных стран. Все обязательно регистрировалось в специальный каталог, а сами подарки были выставлены на стеллажах.
Однажды по поручению Рашидова Ш.Р. отцу необходимо было вылететь в г. Москву на ответственную встречу в правительстве СССР. Как назло, погодные условия не позволяли прибыть в назначенное время. Было принято решение выехать в поездку скорым поездом. Я тогда учился в 9 классе и были как раз школьные каникулы. Я никогда не был в Москве, и папа решил забрать меня собой. Помню мама в коробку упаковала нам продукты, варёная курица, варёные яйца, колбаса, лепёшки и какие-то снадобья. В дороге мы этим и питались, хотя в те времена уже прекрасно работали вагоны-рестораны, однако родители жили скромно и старались жить экономно. Это было поведение мэра, одного из крупнейших городов Союза…

Помню во время моей свадьбы после акта бракосочетания в ЗАГСе мы поехали со всеми гостями отметить это событие. Моей тёте было поручено организовать это мероприятие в не­большом кафе. Нас­ладившись атмос­ферой праздника, мы в хорошем настроении, проводив невесту, вер­нулись домой. Папа, интересуясь, как прошло мероприятие, попросил у тёти квитанцию об оплате застолья. Тётя замялась и сказала, что директор кафе отказался брать деньги, намекая, что это подарок молодожёнам от работников кафе. Что тут было, трудно передать. Реакция папы была очень резкой по отношению к тёте. Немедленно она была направлена в кафе, где расплатилась, и квитанцию предоставила отцу.
Отец часто повторял нам истины, которые врезались в наше сознание и по сей день определяют наши поступки. Он говорил о том, что какую бы вы должность ни занимали, всегда оставайтесь людьми, никогда нельзя отрываться от земли, ставить себя выше других, проявлять неуважение к людям, быть заносчивыми, унижать людей, тем более оскорблять их, особенно, если они зависимы от вас.
Все эти высокие должности – это временное явление. Придёт время и нужно будет спуститься на грешную землю, и тогда вы можете ходить и смело смотреть людям в глаза, не краснея за свои поступки. Даже самый незащищённый маленький человек требует к себе достойного отношения, потому что он тоже чей-то сын, отец, дед, они также в этой суровой жизни обременены заботами о своих близких. Милосердие, сострадание, доброта к людям – этим и надо руководствоваться в жизни, так учил нас отец.